Первый революционный комендант петрограда. Из донесения мичмана энгельгардта Капитан 1 ранга энгельгардт

Во время стрельбы электрические приводы для вращения башен действовали исправно, кроме кормовой башни, где якорь оказался неисправным, вследствие чего пришлось перейти к ручному приводу. Прицелы освещались небольшими ручными фонарями, сделанными на судне: фонари вполне удовлетворяли своему назначению. Освещение батареи производилось обыкновенными фонарями палубного освещения, которые тушились во время наводки. Башни освещались временно устроенными (на эту стрельбу только) лампами с абажурами. Приспособление это имело то неудобство, что проводники ламп пропущены были сквозь крышки башен. Устройство постоянного освещения в башнях считаю необходимым.

В 1 час ночи 17 августа, окончив ночную боевую стрельбу, пробил отбой, дал команде чай и. застопорив машины, держался в море. В 5 час. 3U мин. утра поднял щит, под парами в 5-ти котлах, пошел в Амурский залив. По осмотре щита оказалось в нем 5 пробоин, из которых 2 пробоины oi снарядов больших орудий, а 3 от скорострельных.

В 8 часов утра, войдя в Амурский залив, приступил к уничтожению полукруговой и определению остаточной девиации. Изменение девиации против последнего определения се объясняю установкой всех шестов сетевого ограждения на место и укреплением сетей по лееру вдоль наружного борта, тогда как-последние прежде хранились за двойным бортом. В 10 часов утра, закончив определение девиации главного компаса, стал на якорь у мерной мили; предполагая после обеда стрелять минами на ходу по щиту, спустил на воду паровой катер, баркас и цистерну. В 2 часа пополудни поднял якорь, сделал четыре прохода 8-ми узловым ходом мимо поставленного щита, выпустил четыре мины, направление движения которых было правильно. При стрельбе минами меняли положение аппаратов, с целью получить ход мины по траверзу. В результате получено для восьми узлового хода положение аппарата на 20° вперед. Во время стрельбы минами прислуга у орудий была занята промывкой орудий.

В 8 часов стали на якорь в 3 кабельтовых от мыса Птичий и о. Попова, с которым в 9 часов вечера устроили леерное сообщение; при работах светил кормовым боевым фонарем. Леерное сообщение к 10 часам вечера было убрано.

18 августа в 9 часов утра снялся с якоря, имея пары в пяти котлах, и произвел стрельбу минами по плавучему щиту с той же целью, как и накануне, т.е. для нахождения положения бортовых аппаратов, соответствующего ходу мины по траверзу, но уже при 10-узловом ходе крейсера. В 10 час.

30 мин. сделал 3 выстрела, стал на якорь на глубине 11 саженей у мерной мили. Подняв мины, дал команде отдых. В начале 2-го часа снялся с якоря и продолжал стрельбу минами. Сделав еще 3 выстрела, в 3 часа пополудни снова стал на якорь на то же место

Засвежевший ветер развел небольшое, но крутое волнение, помешавшее мне произвести на якоре предполагаемую необходимую стрельбу минами из кормового аппарата. Стрельба сего числа показала, что можно с достаточной точностью остановиться на положении бортовых аппаратов при 10-узловом ходе на 30" вперед от траверза. В 4 часа пополудни поднял свои гребные суда и в 4 часа 20 мин. снялся с якоря и пошел в море для практического плавания под парусами. В 7 часов, имея ветер в 3 балла, поставил все имеемые паруса и лег в бейдевинд правого галса. Машины были застопорены, в топках жар загребли.

В 10 час. 30 мин. ветер перешел на NO силой до 5 баллов. Лег в бейдевинд левого галса. Во втором часу ночи, для практики очередной вахты, закрепил брамсели. В 5-ом часу ветер отошел к NtW и задул с той же силой. В 5 час. 30 мин. утра, подойдя на меридиан Аскольда, в 7 милях от острова, вызвав всех наверх, попытался сделать поворот оверштаг, который не удался, вследствие чего поворотил через фордевинд и то, убрав все грото-вые паруса, лег в бейдевинд правого галса. Угол между курсами вышел в 160°. За все время скорость хода колебалась от 3 до 4,75 узла, крен 2°.

В 8-ом часу утра, при осмотре рангоута, на грот-марса-рее замечены 2 небольшие поперечные трещины. О серьезности оказавшихся трещин, до осмотра реи внизу, сказать ничего не могу. В 8 час. утра вызвал всех наверх и произвел парусное учение: обучали взятию и отдаче рифов у марселей, поставке, уборке фока и брамселей. В 10 час. 30 мин. закрепил паруса, отвязал грот-марсель, развел пары. В 11 часов взял курс на остров Скрыплева. В 5 часов, придя на Владивостокский рейд, стал на указанную бочку. За время плавания видел следующие суда: 16 числа при ночной стрельбе видел какое-то судно, светившее белым фонарем. 17-го коммерческий пароход, шедший во Владивосток и пароход “Новик”, шедший в бухту Посьет. 18-го отряд из трех миноносцев, заходивший в бухту на остров Попова. 19 августа около 1 часа пополудни встретил крейсер I ранга “Рында”.

За 4 дня (с 16-го по 20-е августа) хода крейсера выяснилось, что машина после последней переборки и исправления работала хорошо и исправно. Из 5 котлов, бывших все время под парами. 4 были те, в которых переменили дымогонные трубки. Давление пара при артиллерийской стрельбе держалось все время около 75 фунт., в другое время от 60 до 65 фунт. и. по временам, до 70; течи нигде не замечено. Все четыре дня в котлах жгется уголь Мгачинский; он загорается легко, горит довольно быстро; дает очень много дыма и, при сильной тяге, пламя выходит в дымовой ящик и очень легко поднимается даже во всю высоту дымовой трубы, почему приходится, при хорошей тяге, изредка прикрывать поддувало (во избежание сказанного).

При производстве стрельбы, несмотря на принятые меры, произошли следующие повреждения: разбиты стекла: полупортиковое 1, в машинном люкс 5, в штурманской рубке 1, в дверях офицерских кают 3 и иллюминаторных палубных 2.

Ввиду того, что юнкера плавают на вверенном мне крейсере уже восьмой месяц, предлагаю гг. офицерам, которые с ними занимаются, перейти с 17 января к преподаванию морских специальных предметов. Изъявившим желание принять на себя труд по приготовлению юнкеров к экзамену: лейтенанту Дмитриеву поручаю занятия по артиллерии, лейтенанту Похвистневу - по минному делу, мичману Свербееву - по девиации, Гревенцу - по астрономии, старшему инженер-механику - Подгурскому по механике. Мичмана Зеленого за успешное преподавание курса навигации благодарю и прошу заняться приготовлением юнкеров по морской сьемке и фортификации. Заведование занятиями юнкеров остается по-прежнему за лейтенантом Небольсиным, которого прошу взять под свое покровительство, и гардемарина I класса Какулидиса.

Обращаю внимание юнкеров флота, что самой лучшей наградой для гг. офицеров, занимающихся с ними безвозмездно, будут результаты их успехов, а следовательно, вполне от них будет зависеть рассчитаться достойным образом со своими преподавателями.

Капитан 1 ранга Лавров

20 апреля 1895 года в 10 час. 30 мин. утра отслужили панихиду по случаю полугодовщины кончины Государя Императора Александра III. В 5 час. пополудни, имея пары в 5-ти котлах, снялся с якоря соединенно с крейсером I ранга “Рында” и мореходной канонерской лодкой “Кореец”, и в строе одной кильватерной колонны пошел по назначению. Дул свежий SW (от 4 до 6 бал.), почему спустил брам-стеньги, свежий противный ветер сильно задерживал крейсер “Рында” и потому должен был уменьшить ход. С рассветом подошел к узкости Kuruna Seto. Пройдя ее при изменившихся обстоятельствах погоды, прибавил ходу и переход до Simonoseki, сделал со скоростью в 9 узлов. Спустив лоцманов, в 8 час. 45 мин., взял курс севернее Ikisima. Суда держались соединенно очень хорошо; крейсер “Рында” и лодка “Кореец” пользовались косыми парусами.

Имя самого знаменитого и любимого народом русского адмирала Павла Степановича Нахимова не было в почете ни у царских семей и их окружения, ни, как не парадоксально, у морских чиновников с адмиральскими погонами на плечах. Видимо, потому, что. занимая один из высочайших постов на юге России, П.С. Нахимов так никогда чиновником и не был, а всегда оставался моряком и флотоводцем. Лишь спустя тридцать лет после его гибели в его честь был назван корабль, которому и посвящен этот очерк, дополненный подлинными документами.

Из донесения мичмана Энгельгардта

Около этого времени (после 6 часов вечера, когда поврежденный “Император Александр III” покинув строй, шел между “Сисоем Великим” и “Нахимовым” - прим, автора) сзади и слева показались японские броненосные крейсера, догонявшие нас в строе пеленга. Сблизившись до 50-ти кабельтовых, они открыли огонь по “Нахимову”, который отвечал им из кормовой 8-дюймовой башни. Нас поддерживали “Наварин” из одной или двух 6-дюймовых и “Апраксин” из кормовой 10-дюймовой башен.

Тусклое и совершенно красное, в тумане, солнце было уже низко, когда по падению неприятельских снарядов можно было думать, что мы через несколько минут будем пущены ко дну. Но в это время, с увеличивающимся до опасного от циркуляции креном, прорезал строй “Александр III”, и крейсерский отряд сразу перевел огонь на него. В этом, впрочем, уже необходимости не было, так как и гибель его была очевидна. Считая, что близость тонущего броненосца может вредно отразиться на крейсере, я об его положении сообщил в боевую рубку. (Предположение мое отчасти оправдалось - когда “Александр III” перевернулся, наш крейсер 3 раза вздрогнул).

В начале 8-го часа на “Николае” был поднят сигнал "курс NO 23° ход 8 узлов", сигнал этот исполнен не был, и флот продолжал идти на N 11-узловым ходом. Как только солнце село, по трем направлениям видны были группы шедших на нас 9 истребителей. Миноносцев было очень много, и прожекторам, которых, наоборот, действовало ограниченное число, пришлось искать не миноносцы, а ближайший из них. Из 9 истребителей отряда Фузимото отделились четыре и, выстроившись в кильватерную колонну, шли на траверзе “Нахимова” немного сходящимся курсом. Крейсер отстреливался из всех уцелевших по правому борту пушек сначала безрезультатно, но спустя минут 20 пустил ко дну последнего в строю. Снаряд, должно быть, попал в кочегарку, так как миноносец окутался огромным клубом пара.

Уцелевшие три, прибавив ходу, обогнав нас и развернувшись, шли теперь контркурсом на расстоянии 5-7 кабельтовых. Первый был уже позади траверза, когда крейсер вдруг подпрыгнул, затрясся и закачался, а мостик качался, как на хороших рессорах.

Особенного впечатления взрыв в первый момент не произвел; неприятен был только обрушившийся на палубу столб воды. Взрыв произошел в носовом отделении крейсера (около 16-го шпангоута). Однако все его считали в разных местах, и каждый именно в том, где он в это время находился, вследствие чего кормовые отделения задраили, и оттуда все вышли. Машины продолжали работать.

По взорвавшему нас миноносцу, который теперь был на траверзе, одновременно выстрелили из 8-ми дюймовой башни и 6-ти дюймовой пушки. Один из снарядов разорвался над миноносцем, другой попал ему в борт и сделал там огромную пробоину, так что была видна его внутренность вся в огне. Он продержался несколько мгновений, затем, сломавшись, ушел в воду, показывая нос и корму одновременно. Второе в этот день “ура” огласило крейсер и всех подбодрило.

“Нахимов”, получив пробоину, некоторое время продолжал идти за эскадрой, но, так как крен и дифферент увеличивались, пришлось уменьшить ход. Отставши, было решено отойти в сторону и в более спокойном от миноносцев месте выяснить положение крейсера и подвести пластырь. Уклонившись от общего курса влево, крейсер отошел от эскадры мили на 2 и застопорил машины.

Положение крейсера в это время было следующее: мина попала в шкиперскую, и вода тотчас же заполнила это отделение и смежное с ним отделение динамо-машин. Затем вода постепенно распространялась по мере того, как сдавали переборки. Так затоплены были: большое, малое и носовое тросовое отделения, минный погреб, отделение мокрой провизии, патронный погреб 8-ми и б-ти дюймовых орудий, продольный коридор, малярная, водяной трюм, канатный ящик и часть угольных ям. Далее 36-й переборки воды не было, и теперь только на эту переборку надеялись.

Перечисленные выше отделения, затопленные водой, вызвали значительный дифферент на нос, следствием чего явилась большая прибыль воды в жилую палубу Вода сюда прибывала через яблочное соединение минного аппарата. Она прибывала с такой быстротой, что. когда приступили к заделке отверстия, ее было уже по колено. Окончательно остановить прибыль воды не удалось, несмотря на то что в этот яблочный шарнир забило огромное количество пакли и около 5 пудов сала. Под струей подставлялись поочередно одна из двух сюда принесенных ванн, и из наполненной воду выбирали ведрами.

Кроме этих двух ванн, воду откачивали следующими средствами: в поперечном коридоре поставлено было 4 брандспойта, которыми старались держать воду на одном уровне. Центробежная помпа работала (вероятно) впустую, так как она брала воду из продольного коридора, куда вода свободно проникала из отделения динамо-машин. Других средств не было, так как трубы осушительной системы в этих отделениях были перебиты.

Отойдя мили на 2, остановили машину и приступили к подводке пластыря. Долго бились без всякого результата, так как не удавалось подвести конец; все они, как с грузом, так и без него, садились на таран. Эскадра тем временем опять приблизилась к крейсеру, и опять показались миноносцы, вследствие чего подводку пластыря бросили, и орудийная прислуга стала по местам. По крейсеру, однако, было отдано приказание: боевого освещения и огня без особого разрешения не открывать. Несколько раз довольно близко вырисовывались силуэты миноносцев, но они. должно быть, нас не замечали и проходили мимо. То здесь, то там виднелись белые вспышки, освещавшие часть корпуса миноносцев. Две белые вспышки - это были опознавательные знаки, данные японской эскадрой в ту ночь, и миноносцы к ним прибегали крайне часто.

На больших же судах, обязанностью которых было разыскивать русские корабли и прожектором показывать их места, под прожектором горел один красный огонь. Суда эти, найдя неприятельский (наш) корабль, поднимали над ним луч прожектора и затем несколько раз вели им по горизонту, показывая этим направление обнаруженного корабля. При некоторой предприимчивости, как опознавательными, так и условным красным, можно было бы воспользоваться с большей для нас пользой, но, насколько это известно, только “Донской” и “Светлана” прибегали к этому простому приему.

Около 10 ч. 15 м. с крейсера заметили миноносец, который, идя сравнительно небольшим ходом, намеревался срезать нам корму. Когда он был близко, с грот-марса без приказаний его осветили. Поврежденный прожектор освещал не только миноносец, но и весь ют крейсера. Несмотря на крики “закрой прожектор”, он продолжал освещать как миноносец, так и нас, и на крейсере, теперь, конечно замеченном, открыли огонь. В луче ясно видны были стеньговой японский и двухфлажный сигналы: нашего свода № 2 и белый вымпел с синим крестом Миноносец этот почему-то приняли за один из наших, и по всему крейсеру раздались крики “свой, свой, стоп стрелять”, светить прожектором прекратили, и луч был поднят на 45° кверху. Миноносец, проходя под самой кормой, пустил мину, которая прошла вдоль правого борта. Узнавши теперь в нем неприятеля, открыли снова огонь, но потопить его не удалось, так как он ушел полным ходом.

Отойдя настолько, что лучи и вспышки казались только светлым пятном на горизонте, крейсер снова приступил к подводке пластыря, на этот раз успешно. Отдали правый якорь, выбрали воду из барказа, крен несколько уменьшился; наконец удачно были заброшены концы, и пластырь подвели.

Около 12 часов ночи работу на баке окончили; к этому времени, опираясь на мнение специалистов, которые на предложенные им вопросы: 1) может ли крейсер дать эскадренный ход, 2) может ли он в бою оказать поддержку уцелевшим судам, 3} возможно ли успешное отражение миноносцев. - ответили отрицательно; решили было идти к ближайшему берегу и там на мелком месте спустить водолазов и, заделав пробоину, идти под берегом во Владивосток. Скоро мысль о Владивостоке была забыта, и весь вопрос сводился к одному: успеем ли мы дойти до берега и спастись или же придется тонуть в море. Приказано было, по мере возможности, заделать шлюпки и приготовить их к спуску. Утром 15-го в 5 милях от острова Цусима застопорили машины и начали спускать шлюпки. Первыми отправлены были раненые, затем на барказах переправили команду. Не нашедшие на шлюпках места спасались вплавь.

В виду появления японского миноносца и транспорта ускорили погружение крейсера, открывши кормовые кингстоны и иллюминаторы.

В рамках рубрики «Исторический календарь», мы начали новый проект, посвященный приближающемуся 100-летию революции 1917 года. Проект, названный нами «Могильщики Русского царства», посвящен виновникам крушения в России самодержавной монархии ‒ профессиональным революционерам, фрондирующим аристократам, либеральным политикам; генералам, офицерам и солдатам, забывшим о своем долге, а также другим активным деятелям т.н. «освободительного движения», вольно или невольно внесшим свою лепту в торжество революции ‒ сначала Февральской, а затем и Октябрьской. Продолжает рубрику очерк, посвященный Б.А. Энгельгардту - гвардейскому полковнику и депутату Государственной думы, сыгравшему хоть и короткую, но крайне важную роль в революционных событиях весны 1917 года.

Борис Александрович Энгельгардт не принадлежит к числу самых известных участников Февральской революции, однако ему довелось сыграть в ней не последнюю роль. Именно он стал первым революционным комендантом Петрограда, тем самым взяв на себя значительную долю ответственности за происходившие в столице империи революционные выступления.

Б.А. Энгельгардт родился 7 июля 1877 года в православной дворянской семье Смоленской губернии, имевшей швейцарские корни. Его отец Александр Петрович Энгельгардт (1836‒1907) был видным военным деятелем, генерал-лейтенантом и выдающимся артиллерийским конструктором, создателем первой в мире полевой мортиры. Окончив привилегированный Пажеский корпус (1896), Энгельгардт начал свою воинскую службу в лейб-гвардии уланском полку. Затем последовало обучение в Николаевской академии Генерального штаба (1903), по окончании которой он был назначен командиром эскадрона 2-го Нерчинского полка. Когда началась война с Японией, в звании есаула Энгельгардт отправился на театр военных действий в качестве помощника старшего адъютанта управления генерал-квартирмейстера 1-й Маньчжурской армии. В 1907 г. Энгельгардт состоял старшим адъютантом штаба 8-й пехотной дивизии, но уже в мае следующего года по состоянию здоровья вышел в отставку.

Поселившись в родовом имении в Могилевской губернии, крупный землевладелец Энгельгардт занялся сельским хозяйством, прославившись тем, что практиковалпочерпнутые им во время поездки в Данию новейшие достижения агрономии и агротехники, а также образцовыми винокуренным заводом и сыроварней. Одновременно с этим Энгельгардт занимался и общественной работой, являясь уездным земским гласным.

Политическая карьера Б.А. Энгельгардта началась с 1912 года, когда он был избран депутатом IV Государственной Думы от Могилевской губернии. Незамеченный ранее в оппозиционных настроениях и, тем более, чуждый революционных устремлений, Энгельгардт вошел во фракцию центра, представлявшую собой объединение умеренно-правых депутатов, стоявших на монархических позициях, но выступавших за необходимость широких реформ (фракция занимала место между националистами и октябристами). В Думе Энгельгардт определенно не относился к числу ее лидеров и лучших ораторов, но активно работал в целом ряде комиссий, в том числе и в комиссии по военным и морским делам.

С началом Первой мировой войны офицер Энгельгардт посчитал своим долгом отправиться на театр военных действий, и в 1914‒1915 гг. в звании полковника занимал различные должности в штабе гвардейского корпуса, исполнял должность начальника штаба в боях под Ивангородом и Ломжей, был награжден Георгиевским оружием. Его воинская служба закончилась летом 1915 года, когда согласно Высочайшему указу депутаты, находившиеся на фронте, были возвращены к думской работе. Вернувшись осенью в Петроград, Энгельгардт активно включился в политическую и общественную работу, стал членом Особого совещание для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства.

Как известно, 1915 год стал годом тяжелых поражений Русской армии и роста оппозиционных настроений в обществе. Этим воспользовался либеральный лагерь, перешедший от «священного единения» с Царем и правительством, объявленного в 1914 году, к «патриотической тревоге», а затем и к «штурму власти». В августе 1915 года возник Прогрессивный блок, объединивший шесть оппозиционных думских фракций (от кадетов до прогрессивных националистов), требовавший широкой программы либеральных реформ, а также введения в стране «министерства общественного доверия» (по сути, министерства, ответственного не перед Царем, а перед оппозиционным большинством Думы). Б.А. Энгельгардт, поддавшись этим настроениям, также оказался в рядах оппозиции. Перейдя по настоянию М.В. Родзянко во фракцию земцев-октябристов (1915), он с 1916 года стал активным участником Прогрессивного блока, сторонником министерства доверия и, кажется, искренне стал верить, что Император, якобы подпавший под влияние Распутина, не способен довести страну до победы и ведет ее к краху.

Граф А.А. Игнатьев так передает тогдашние настроения своего бывшего товарища по Пажескому корпусу: «"Неужели у нас помышляют о мире с немцами?" - спросил я Энгельгардта, выходя с обеда и прогуливаясь по Елисейским полям. (...) "Нет, (...) все (...) неприятности исходят от распутинской и тесно связанной с нею сухомлиновской клики. Она бесспорно сильна, но мы с ней справимся". "Но каким способом?" - спросил я Энгельгардта. "Да, пожалуй, придется революционным", - не особенно решительно ответил мой старый коллега. - "Опасаемся только, как бы "слева" нас не захлестнуло"» .

Не удивительно, что Февральскую революцию гвардии полковник Энгельгардт встретил с полным сочувствием. Впрочем, не один он. Отмечая настроения, царившие во время крушения самодержавной монархии в привилегированном гвардейском Преображенском полку, Энгельгардт отмечал: «Настроение офицеров было повышенное, бодрое. В их отношениях к Царю чувствовалась большая перемена: видно было, что Николай II утратил симпатии даже среди офицеров наиболее близкого к нему полка. Они не только не рвались на его защиту, но ставили себя в распоряжение учреждения, которое не так давно многие из них считали "крамольным". Они включились в революционное движение, в тот момент, не давая себе отчета в том, чем грозит им революция» .

Пользовавшийся особым расположением председателя Государственной думы М.В. Родзянко, Энгельгардт возглавил военную комиссию Временного комитета Государственной думы (ВКГД), занимавшуюся организацией восставших войск, и вскоре был назначен революционным комендантом Петрограда. «Энгельгардт привлек к себе внимание уже в первые дни Февральской революции, когда 26 февраля по просьбе депутатов Думы ездил в казармы Павловского полка с целью "принести оттуда точно проверенные сведения" о восстании павловцев, ‒ отмечает историк революции А.Б. Николаев. ‒ На решение поставить Энгельгардта во главе Военной комиссии, несомненно, повлияло и то, что он был офицером - полковником Генерального штаба».

«Особенную энергию проявляет Военная комиссия, во главе которой становится Гучков, ‒ вспоминал жандармский генерал А.И. Спиридович. ‒ К ней неохотно, но присоединяется и тот, действительно, революционный "штаб", та небольшая революционная группа с Масловским, Филипповским и другими, которая первой начала вчера что-то делать. Но настоящий штаб формирует одевшийся в военную форму отставной полковник Энгельгардт. (...) Штаб уже знает, конечно, что на Петроград "двигается" Иванов... Штаб делает распоряжения о занятии революционными войсками вокзалов, дворцов и иных важных пунктов. О прекращении грабежей и разгромов, об аресте стреляющих с крыш из пулеметов. Последняя легенда была самой популярной тогда. Но особенно тревожит штаб оборона вокзалов и самого Таврического дворца. Кто знает, как будут действовать части, которые двинутся на столицу с фронта... С утра в Думу приводят и привозят арестованных видных деятелей царского режима Их арестовывает каждый, кто хочет. Но есть и список кого нужно взять, санкционированный, будто бы, Комитетом. Привозят арестованного, якобы, за измену престарелого Штюрмера и как бы для курьеза, чтобы скрыть все следы настоящих изменников и шпионов военного времени, Энгельгардт утром отдает приказ некоему "Наезднику Сергею Архипову", с нарядом в 50 человек, арестовать в д. № 41 по Знаменской улице Контрразведывательное Отделение Штаба Округа, с его начальником полковником Якубовым. Арестовали генерала Курлова, митрополита Питирима, председателя Союза Русского народа Дубровина, сенатора Владимира Трепова, всех офицеров Губернского Жандармского Управления, кроме начальника. Начальник Управления генерал Волков убит толпой. А управление подожжено».

После того, как ВКГД установила контроль над Главным телеграфом и Главным почтамтом, 1 марта 1917 года Энгельгардт отдал приказ задерживать все шифрованные телеграммы «вплоть до особого распоряжения». Энгельгардт как председатель Военной комиссии отдал приказ о занятии революционными войсками Адмиралтейства и по приказу Родзянко отправился в казармы Преображенского полка, проведя беседу с его командиром и офицерами, которые изъявили желание перейти на сторону Государственной думы. «Энергичный, юркий комендант передал Преображенцам поручение Комитета: атаковать отряд Хабалова и арестовать правительство, что, однако, выполнено не было. Около 3 часов ночи Энгельгардт приехал в офицерское собрание Преображенцев. Он передал благодарность Комитета. "Энгельгардт подчеркнул офицерам решающую, положительную роль Преображенского полка в борьбе Госуд. Думы и народа со старым правительством. - Знайте, господа, ваше геройское решение первыми придти к нам на помощь, прекратило все колебания Родзянки встать во главе Исполнительного Комитета Думы. Теперь можно сказать, что мы уже победили"», ‒ пишет в своих воспоминаниях А.И. Спиридович со ссылкой на книгу И.С. Лукаша «Преображенцы».

И именно Энгельгардт издал приказ, сыгравший далеко не последнюю роль в торжестве революции в Петрограде ‒ запретил офицерам под страхом смертной казни разоружать восставших солдат.

«Этот приказ, ‒ отмечает историк А.Б. Николаев, ‒ пожалуй, явился наиболее важным эпизодом в деятельности Энгельгардта на посту председателя Военной комиссии. А.Ф. Керенский, сравнивая приказ Энгельгардта и приказ №1, вспоминал, что раздел приказа №1, "касающийся офицеров, заподозренных в контрреволюционной деятельности, был написан в значительно более мягких выражениях, чем те, которые использовал Энгельгардт". Керенский продолжал: "В нем не содержалась угроза смертной казни". Трудно сказать, имел ли приказ Энгельгардта практическое значение для сохранения хрупкого мира, сложившегося между офицерами и солдатами к 1 марта. Но то, что левые получили прекрасный пропагандистский козырь, неоспоримо. Достаточно привести слова Ю.О. Мартова, сказанные им 10 октября 1917 г. на заседании Предпарламента: "Часто, при страстной полемике напоминают знаменитый приказ №1. Но я позволю себе напомнить, что одновременно с приказом №1 был опубликован приказ, подписанный комендантом Петрограда, назначенным самочинно Врем[енным] комитетом Гос[ударственной] думы бар[оном] Энгельгардтом. Этот приказ гласил: солдатам предписывается разоружать контрреволюционных офицеров и в случае сопротивления не останавливаться перед расстрелом. Приказ № 1 этого не говорил"».

«Крайне неприятное впечатление произвел приказ военного губернатора, члена Государственной Думы и подполковника генерального штаба Энгельгардта, грозившего всякими репрессиями офицерам за якобы отбирание оружия у солдат, что совершенно не имело места, а было как раз наоборот» , ‒ отмечал в своих воспоминаниях генерал-лейтенант Э.А. Верцинский. «Этот юркий полковник, ‒ вспоминал А.И. Спиридович, ‒ из желания ли подделаться под настроение толпы или по растерянности, успел отдать по гарнизону приказ, воспрещавший офицерам отбирать у солдат оружие, причем грозили виновным строгими наказаниями до расстрела включительно. Такой приказ настраивал солдат на офицеров. Он был как раз на руку Исполкому и его главному идеологу Суханову-Гиммеру...». Сам же автор приказа объяснял его так: он был суровым предупреждением для тех, кто мог решиться на попытку «возврата к старому», а этого возврата гвардии полковник Энгельгардт не желал.

С апреля 1917 года Энгельгардт работал в Военной комиссии под председательством генерала А.А. Поливанова, созданной по приказу военного министра Временного правительства А.И. Гучкова для подготовки проекта реформ в армии; был членом Исполкома Совета офицерских депутатов г. Петрограда, его окрестностей, Балтийского флота и Отдельного корпуса пограничной стражи. Октябрьской революции он, естественно, не принял и летом 1918 года, после начавшихся вслед за убийством Урицкого арестов, бежал из Петрограда. Оказавшись вне досягаемости большевиков, Энгельгардт присоединился к белому движению. С осени 1918 года он был заведующим политической частью представительства Добровольческой армии в Киеве, с декабря того же года - в Одессе, а весны 1919-го ‒ стал помощником управляющего отделом пропаганды (ОСВАГа) Особого Совещания при Главнокомандующем Вооруженных сил Юга России. После краха белой борьбы, Б.А. Энгельгардт бежал за границу, жил в эмиграции во Франции, работал таксистом. Перебравшись в Латвию, бывший владелец скаковых конюшен стал тренером Рижского ипподрома.

После вхождения прибалтийских республик в состав СССР, Б.А. Энгельгардт как белоэмигрант «не вредивший Советскому Союзу», был отправлен советской властью в административную ссылку, которую с 1940 по 1946 годы отбывал в Хорезмской области (по некоторым сведениям, мягкость приговора объяснялась еще и тем, что в эмиграции Энгельгардт сотрудничал с советскими спецслужбами). В это время Энгельгардт работал художником в Хиве, тренером Госконезаводства в Ургенче, на Ташкентском ипподроме и агрономом в Ташкенте. Во время Великой Отечественной войны, в 1943 году, он обратился лично к И.В. Сталину с просьбой отправить его как бывшего офицера в действующую армию, но эта просьба белоэмигранта была оставлена без внимания. Получив в 1945-м паспорт советского гражданина, Энгельгардт на законных основаниях вернулся через год в Ригу и устроился в Гидрометеослужбу переводчиком с французского, английского и немецкого языков. Последней его должностью стала работа секретарем судейской коллегии на Рижском ипподроме. Скончался Б.А. Энгельгардт 2 сентября 1962 года в Риге, где и был похоронен.