Мартин Хайдеггер. Бытие и время

Пожалуй, ключевая фигура европейской философии первой половины XX века. Он не только подверг глубокому анализу и реинтерпретации существующие философские идеи, начиная от античности до своего времени (сочинения Аристотеля, Платона, Канта, Гегеля, Ницше), но и попытался создать целостную систему - учение о бытии как основе человеческого существования. Хайдеггер был уверен, что отношение сущего и бытия уже в античности было осмысленно неверно, декартовское же разделение мира на субъект/объект стало величайшей погрешностью философии, которая в итоге привела к онтологическому нигилизму философии XX века. И чтобы исправить эту погрешность, которая имела серьёзные последствия для философии, истории, культуры, необходимо вернуться к «ведущему вопросу философии» (Leitfrage) - вопросу соотношения бытия (Sein) и сущего (Seiende). Как отмечает профессор А.Г. Дугин, «что пошло «не так», почему оно пошло именно «не так», и как надо «так» – составляет основной нерв философии Мартина Хайдеггера».

Собственно, об этом с большей убедительностью расскажут специалисты. Сегодня Моноклер выбрал лекции по философии Мартина Хайдеггера и предлагает вам посмотреть их. Лекторы - российский общественный деятель, философ, политолог, социолог Александр Дугин и доктор философских наук Нелли Васильевна Мотрошилова. Лекции Нелли Мотрошиловой в большей степени представляют собой общий обзор творчества мыслителя, в то время как лекции профессора Дугина являются самым настоящим погружением в анализ того, что из себя представляет философия Мартина Хайдеггера его философский метаязык. Как говорится, на любой вкус.

Лекция #1

Лекции о Мартине Хайдеггере, которые прочитала Нелли Мотрошилова, в основном, сконцентрированы на его биографии, каких-то веховых событиях жизни, повлиявших на философа. Кроме того, здесь рассматривается фундаментальный труд Хайдеггера «Бытие и время», в котором была пересмотрена категориальная система бытия, главный вопрос философии, понятие Da Sein («бытие-в-себе» «тут-бытие»), введённое Хайдеггером в философский контекст, и такие специфические категории, как «озабоченность» («Sorge») , «брошенность в мир» (Geworfenheit), «ужас» (Furcht).

Лекция #2

Мартин Хайдеггер: драмы жизни и метаморфозы философских идей

В этой лекции о Мартине Хайдеггере речь как раз идёт о метаморфозах его философских идей. Почему «Бытие и время» считается «книгой книг» XX века? Как Хайдеггер деконструировал учение о бытии? В чём заключалась суть спора Хайдеггера и неокантианца Кассира? Понимал ли Хайдеггер, как влияло время на его теорию? Как складывались отношения Хайдеггера с национал-социалистической верхушкой страны? В чём Хайдеггер упрекал учёных? Куда исчезает слово Da sein («бытие-в-себе») в послевоенных работах Хайдеггера? Как меняется философия Хайдеггера на протяжении его творчества? Всё это есть в лекции Нелли Мотрошиловой.

Лекция#3

«Чёрные тетради» Мартина Хайдеггера

Лекция, прочитанная доктором философских наук Нелли Мотрошиловой в рамках проекта Института философии РАН «Анатомия философии: как работает текст», посвящена поздним дневниковым записям Мартина Хайдеггера 1931–1941 и сконцентрирована на проблеме, связанной с ректорством великого философа во время правления Гитлера: можно ли объяснить связь Хайдеггера с национал-социализмом, его ненависть к либерализму и демократии и равнодушие (если не больше) к массовому уничтожению людей его психологическими особенностями, поколенческими заблуждениями или характерным для интеллектуалов его круга правоконсервативным романтизмом? Или же к его выбору нужно отнестись всерьез - как к позитивному или негативному итогу развития самого картезианского ratio и европейской метафизики в целом? Дело ли философии «забота» о полисе или их нужно оградить друг от друга? И нужно ли нам, размышляя об этом, абстрагироваться от сегодняшней ситуации в нашем с вами полисе?

Лекция #4

Хайдеггер как самый западный из западных философов

В первой из четырёх своих лекций о Мартине Хайдеггере профессор Дугин рассказывает, почему наследие философа в русскоязычном контексте глубоко специфично и далеко от идей самого Хайдеггера, об особенностях развития западно-европейкой философии, «главном вопросе философии», «вечернем мышлении», метаязыке философии Хайдеггера, его отношениях с национал-социалистами и концепции планетаризма.

Лекция #5

Мартин Хайдеггер 2: Das Geviert

Что такое «другое начало» (die andere Anfang) для Хайдеггера? Из чего состоит фундаментально-онтологическая структура бытия «Четверица» (Das Geviert)? В чём её смысл? В чём заключается сущность человеческого существования (Gestell)? Как, по Хайдеггеру, человек из поэта превращается в производителя? Где выход? Всему этому посвящена вторая лекция профессора Дугина.

Образование

Мартин Хайдеггер считается одним из самых выдающихся (если не величайших) философов XX века. При этом до сих пор отношение к его творчеству остается неоднозначным. Кто-то считает его придурошным словоблудом, а кто-то профетическим мыслителем, точно уловившем основные направления современного исторического процесса. Concepture пытается разобраться в ключевых моментах философии немецкого мыслителя.

Предуведомление: если не нравится музыка (она зацикленна) просто отключите звук во вкладке

Тропы мысли Хайдеггера

Необходимо сразу отметить, что к философии Хайдеггерра нельзя подходить со стандартными схемами мышления. Тропы мысли Хайдеггера пролегают в совершенно иной области, нежели традиционная метафизика. И для того, чтобы хотя бы претендовать на возможность какого-то понимания, в первую очередь следует отказаться от привычки «мыслить картинками» (Мамардашвили). Оригинальность Хайдеггеровской философии заключается в особом характере понимания им Бытия. Как правило, люди мыслят следующим образом: есть какая-то вещь и она что-то делает (выполняет свою функцию). Например, камень лежит, собака бегает, человек говорит. Хайдеггер ставит радикальный вопрос, а что вообще значит «есть»? Одинаково ли это «есть» у камня, собаки и человека. И приходит к выводу, что не одинаково. Камень - наличествует, собака - пребывает, а человек - экзистирует. Эк-зистировать значит вы-ступать за пределы своего наличного существования. В этом и состоит главная особенность положения человека в мире. Он принципиально открыт сущему, не являясь замкнутым в себе предметом. Человек внимает обращенному к нему сущему.

Традиционные философско-психологические представления трактовали человека как субъект, личность, Я, психику, сознание. Хайдеггер именует существо человека Dasein. Это слово принято переводить как «вот-бытие». Важно понять, что указание «вот» вовсе не подразумевает некоторое место в пространстве. Dasein означает удерживание открытости значениям данностей сущего. Хайдеггер пишет: «Человек существует таким образом, что он есть «вот Бытия», т.е. его просвет».

Что такое бытие по Хайдеггеру?

Прежде всего, нужно сказать, что Хайдеггер мыслит Бытие исторически, а не категориально (вневременно). Это значит, что способы явленности Бытия в сущем изменялись во времени. Например, досократики понимали Бытие как «фюзис», вещественно-природное начало; Платон как «сущность» (идею вещей); Аристотель как «энергию» (переход от возможности к действительности) и т. д. При этом Хайдеггер считал, что происходит все большее и большее забвение Бытия. Древние мыслители были куда ближе к первоначальной открытости мышления Бытию. В дальнейшем мышление все более и более замыкается в самом себе. Об этом свидетельствует возникающая в Новом Времени субъективно-идеалистическая философия, которая утверждает, что мышление первично по отношению к бытию, что именно оно конституирует мир.

В своих черновиках Хайдеггер создает очерк истории забвения Бытия, его трансформации в мышлении:

Fusiz (Досократики)

Ousia (Платон)

Energia (Аристотель)

Actus (Схоласты)

Perceptum (Декарт, Беркли, Юм)

Objectum (Кант)

Wirklichkeit (Лейбниц)

Wille und Vernunft (Фихте, Шеллинг, Гегель, Шопенгауэр)

Machenschaft (Ницше, Дильтей, Бергсон)

Seinsverlassenheit (марксизм, прагматизм)

Как понимает Бытие сам Хайдеггер?

Поскольку Бытие было подвержено забвению, чтобы говорить о нем, нужно расчистить путь для мысли к нему, а также путь к языку, способному о нем высказываться. Поэтому язык Хайдеггера чудовищно сложен. Он представляет собой огромные неповоротливые конструкции, заканчивая читать которые, забываешь, что было в начале. Сам Хайдеггер по поводу неудобности изложения своих мыслей говорил, что поскольку речь идет о совершенно иных принципах мышления, для него необходимо создавать собственный особый язык. «Неуклюжесть» слога Хайдеггера обусловлена тем, что на территории этого нового языка он является первопроходцем. Так что одной из задач последующих поколений вполне может стать перевод Хайдеггер на более ясный язык. Вопрос только в том, не будет ли утрачена в процессе перевода глубина мысли Хайдеггера?

Итак, Хайдеггер осмысляет Бытие в ключе Времени (его главная работа так и называется «Бытие и Время»). При этом Хайдеггер отмечает, что ни Бытие, ни Время не являются чем-то сущим, ни одной из вещей сущего. «Если Бытие есть, мы должны были бы неизбежно признать его за нечто сущее и соответственно обнаруживать среди прочего сущего как такое же. Эта аудитория есть.Аудитория есть освещенная. Освещенную аудиторию мы безо всякого и без раздумий признаем за нечто сущее. Однако где во всей аудитории найдем мы это ее “есть”? Нигде среди вещей Бытия мы не найдем». То же и со Временем. «Нигде на часах, показывающих нам время, мы не найдем времени, ни на циферблате, ни в часовом механизме. Равным образом мы не найдем времени на современных технических хронометрах. Напрашивается правило: чем техничнее, т. е. точнее по результатам измерения и эффективнее хронометр, тем меньше повод задуматься кроме того еще и о собственном существе времени».

Про Бытие и Время нельзя сказать, что они суть есть, как, например, есть стул, дерево, стены. Но поскольку о них идет речь, они скорее нечто, чем ничто. Поэтому Хайдегер для обозначения способа, которым Бытие и Время присутствуют в сущем, использует оборот «es gibt». Бибихин переводит его на русский как «имеет место». Бытие и Время имеют место. Бытие имеет место в сущем через впускание присутствия, то есть, открытие потаенности. Бытие означает присутствие. Присутствие означает задевание чем-то существенным человека. Человек - это устоявший в захваченности присутствованием. Человек - тот, кто является постоянным приемником дара присутствия. И именно через приятие этого дара определяется мера человека как человека. Потому что, если некому будет выносить то, что несет дар присутствия, Бытие не просто останется потаенным (нераскрытым), но сам человек окажется вне поле досягаемости имении места Бытия, то есть, перестанет быть человеком. Таким образом, человек есть пастух бытия. Тот, кто заботиться о том, чтобы Бытие в сущем открывалось положенным образом. Открытие Бытия осуществляется при участии Времени. Время однако не следует понимать как некую длительность, или последовательный ряд моментов, или сменяемость этих моментов. Время показывает себя как время, заглядывая в бытие в смысле настоящего. Но настоящего не как «Теперь», а настоящего как «Присутствия».

Выше мы уже давали определение Присутствия как захваченности человека самым существенным. Каким же образом осуществляется эта захваченность? Через Время. Потому что Время не есть только Прошлое (Тогда), Настоящее (Теперь), Будущее (Потом). Оно имеет место как Осуществившееся, Присутствующее, Наступающее. «Нам привычно понимание времени как измеряемого расстояния между двумя временными точками. Такое понимание времени как следования моментов «Теперь» друг за другом заимствовано из представления о трехмерном пространстве. Однако до всякого отсчета времени и независимо от такового имеет место взаимное протяжение наступающего, осуществившегося и настоящего. В наступлении еще-не настоящего (наступающего), так и в осуществленности уже-не настоящего (осуществившемся), и даже в самом настоящем разыгрывается каждый раз свой род касания и вовлечения, т. е. присутствия. Подлежащее такому осмыслению присутствие мы не можем отнести к одному из трех измерений времени, а именно, как это напрашивается, к настоящему. Скорее единство трех измерений времени покоится на игре каждого в пользу другого».

1. А.Дугин - «Мартин Хайдеггер: философия другого Начала»;

2. Р.Сафрански - «Хайдеггер: германский мастер и его время»;

3. Ж.Бофре - «Диалог с Хайдеггером».

МАРТИН ХАЙДЕГГЕР
ЧТО ТАКОЕ ФИЛОСОФИЯ? *
// Вопросы философии. 1993, № 8, с. 113-123

Своим вопросом мы касаемся одной темы, весьма широкой, что называется, пространной. Так как тема широкая, она остается неопределенной. Так как она неопределенна, мы можем подходить к ней с самых разных точек зрения. При этом мы постоянно будем наталкиваться на что-то правильное. Однако поскольку при обсуждении столь широкой темы перемешиваются самые различные мнения, нам угрожает опасность того, что наш разговор останется без надлежащего средоточия.

Поэтому мы должны пытаться определить вопрос точнее. Таким образом мы придадим разговору устойчивое направление и он выйдет на некоторый путь. Я говорю: некоторый путь. Тем самым мы признаем, что этот путь, безусловно, не является единственным. Должно даже остаться открытым, поистине ли тот путь который я хотел бы указать в дальнейшем, позволяет нам поставить вопрос к получить ответ.

Но если мы допустим, что могли бы найти путь более точного определение вопроса, то немедленно возникнет серьезное возражение против самой темы нашей беседы. Спрашивая: что это такое - философия? - мы говорим о философии. Таким образом, мы явно пребываем над философией, т.е. вовне. Однако цель нашего вопроса - войти в философию, обосноваться в ней, вести себя в согласии с нею, т.е. "философствовать". Ход нашей беседы поэтому не просто должен иметь ясное направление, но ее направление должно одновременно гарантировать, что мы движемся внутри философии, а не вне ее и не вокруг.

Наш разговор, следовательно, должен идти по такому пути и в таком направлении, чтобы то, о чем говорит философия, относилось к нам самим, задевало нас, причем именно в нашей сути. Но не станет ли тогда философия делом склонностей, эмоций и чувств?

"И с прекрасными чувствами люди создают плохую литературу". Эти слова Андре Жида распространяются не только на литературу, но еще более на философию. Чувства даже самые прекрасные, не имеют отношения к философии. Чувства принято считать чем-то иррациональным. Философия же, напротив, не только представляет собой нечто рациональное, а является подлинной держательницей разума. Но утверждая это, мы неожиданно для себя вынесли решение о том, что такое философия. Мы уже предварили свой вопрос неким ответом. Всякий признает правильным высказывание, что философия есть дело разума. Может быть, однако,это поспешный и необдуманный ответ на вопрос: Что это такое - философия? Ведь мы можем сразу противопоставить этому ответу новые вопросы. Что такое - разум (die Ratio, die Vernunft)? Где и кем было решено, что такое разум? Сам ли разум сделал себя господином философии? Если "да", то по какому праву? Если "нет", тооткуда он получил свое назначение и свою роль? И если то, что считается разумом, впервые утвердилось лишь благодаря философии и в ходе ее истории, тогда нехорошо заранее выдавать философию за дело разума. Однако как только мы подвергаем сомнению характеристику философии как некоего рационального поведения, становится сомнительным равным образом и то, относится ли философия по ведомству иррационального. Ибо тот, кто хочет определить философию как иррациональное, берет в качестве критерия разграничения рациональное, и сущностьразума снова считается чем-то само собою разумеющимся.

С другой стороны, когда мы указываем, что философия способна касаться и задевать нас, людей, в самой нашей сути, эта способность может не иметь никакогоотношения к тому, что обычно называют эмоциями и чувствами, одним словом, иррациональным.

Из сказанного мы заключаем пока только одно: требуется величайшая тщательность, когда мы отваживаемся начать разговор на тему "что это такое - философия?"

Прежде всего мы пытаемся вывести вопрос на четко направленный путь, дабы не плутать в произвольных и случайных представлениях о философии. Однако как нам найти тот надежный путь, на котором мы определим свой вопрос?

Путь, на который я хотел бы теперь указать, лежит непосредственно перед нами. И только из-за того, что он ближайший, мы находим его с трудом. Но и найдя,движемся по нему все-таки неуверенно. Мы спрашиваем: что это такое - философия? Слово "философия" мы произносили уже достаточно часто. Однако если мы больше не употребляем его как затертое наименование, если вместо этого слышим слово "философия" из его истока, то оно звучит так: φιλοσοφία. Слово"философия" говорит теперь по-гречески. Греческое слово, именно как греческое, есть некий путь. Путь, с одной стороны, лежит перед нами, поскольку наши предшественники произносили это слово с давних пор. С другой же стороны, он остался за нами, поскольку это слово мы постоянно слышали и произносили сами. Таким образом, греческое слово φιλοσοφία есть путь, по которому мы идем. Однако мы знаем этот путь еще слишком приблизительно, хотя располагаем множеством исторических сведений о греческой философии и можем их расширить.

Слово φιλοσοφία говорит нам, что философия есть нечто такое, что впервые определило существование греческого мира. И не только - φιλοσοφία определяеттакже глубинную черту нашей западноевропейской истории. Часто употребляемое выражение "западноевропейская история" на самом деле есть тавтология. Почему?Потому, что "философия" является греческой в своей сущности, - "греческой" здесь означает: сама сущность философии коренится в том, что она завладела сначала греческим миром, и только им, чтобы развернуть себя в нем.

Однако исконно греческая сущность философии в новоевропейскую эпоху своего господства стала направляться и управляться христианскими представлениями. Господство этих представлений устанавливается в средние века. И все же нельзясказать, что тем самым философия стала христианской, т.е. делом веры в Откровение и авторитет Церкви. Положение "философия по своей сути является греческой" означает одно: Запад и Европа, и только они, в глубинном ходе своей истории изначально "философичны". Об этом свидетельствует возникновение и господство наук. И поскольку науки происходят из глубин западноевропейского - т.е. философского - течения истории, сегодня они в состоянии наложить своеобразную печать на историю человечества по всей земле.

Задумаемся на мгновение, что это значит, когда некую эпоху в истории человечества характеризуют как "атомный век". Атомную энергию, открытую и освобожденную науками, представляют той силой, которая должна определить ход истории. Наук никогда не было бы, если бы им не предшествовала, не опережала ихфилософия. Но философия есть ἡ φιλοσοφία. Греческое слово вплетает наш разговор в историческую традицию. Эта традиция остается единственной в своем роде, и определена она однозначно. Названная греческим именем φιλοσοφία и называющая историческое слово φιλοσοφία, традиция открывает для нас направление пути, на котором мы спрашиваем: что это такое - философия? Традиция, предание, не предает нас во власть прошлого и безвозвратно ушедшего. Передавать, délivrer, значит высвобождать, а именно в свободу разговора с минувшим. Имя "философия", если мы правильно слышим его и обдумываем услышанное, зовет нас в историю греческого происхождения философии. Слово φιλοσοφία как бы стоит на свидетельстве о рождении нашей собственной истории, можно даже сказать, на свидетельстве о рождении современной эпохи мировой истории, которая называется атомным веком. Поэтому вопрос "что это такое - философия?" мы можем задавать, только если вступаем в разговор с мышлением греческого мира.

Однако греческое происхождение имеет не только то, что стоит под вопросом - философия, но также и тот способ, каким мы спрашиваем; тот способ, каким мы спрашиваем еще и сегодня, является греческим.

Мы спрашиваем: что есть это..? По-гречески это звучит так: τί ἐστιν. Но вопрос"что есть нечто?" остается все-таки многозначным. Мы можем спросить: что это там вдали? И получим ответ: дерево. Ответ заключается в том, что некой вещи, точно нами не распознанной, мы даем имя.

И все же можно спросить далее: что есть то, что мы называем деревом? С помощью поставленного сейчас вопроса мы уже приближаемся к греческому τί ἐστιν. Это та форма вопрошания, которую развили Сократ, Платон и Аристотель. Они спрашивают, например: что такое прекрасное? что такое познание? природа? движение?

Теперь, однако, мы должны заметить, что в перечисленных вопросах не только отыскивается более точное определение природы, движения, прекрасного, но и дается некоторое истолкование того, что значит "что", в каком смысле следует понимать τί. Подразумеваемое под "что", quid est, называют quidditas, "чтойность". Между тем quidditas в разные эпохи философии определяется по-разному. Так, например, философия Платона является своеобразной интерпретацией значения τί - как ἰδέα. То, что спрашивая о τί, о quid, мы имеем в виду "идею", отнюдь не самоочевидно. Аристотель предлагает иное толкование τί, нежелиПлатон. Другое истолкование τί дает Кант, по-своему толкует его Гегель. Следуяпутеводной нити τί, quid, "что", мы всякий раз должны давать новое определение "что". Спрашивая о философии - "что это?", мы всегда задаем изначально греческий вопрос.

Заметим, что и тема нашего вопроса - "философия", и тот способ, каким мы что это..? - греческого происхождения. Мы сами имеем греческие корни, даже если не упоминаем слово "философия". Нас возвращает к себе этот исток, он требует нас для себя, как только мы не просто старательно произносим слова "что это такое - философия?", а задумываемся над их смыслом. [Вопрос "что есть философия?" не из тех, что направляют некоторого рода познание на самое себя (философия философии). Этот вопрос не является также вопросом истории, интересующейся, как началось и развивалось то, что называют философией". То исторический, т.е. судьбинный вопрос. И еще: он не "некий", а собственно исторический вопрос нашего западноевропейского существования.

Когда мы вникаем в полный и изначальный смысл вопроса "что это такое - философия?", наше вопрошание, через свой исторический исток, обретает направление исторического будущего. Мы нашли путь. Сам вопрос и есть путь. Он ведет из греческого мира к нам, если не далее, через нас. Мы идем - если твердо держимся вопроса - по четко направленному пути. Однако у нас еще нет гарантии, что мы в состоянии сразу правильно следовать этому пути. Мы даже не можем определить, в каком месте пути стоим сегодня. Вопрос о том, что есть нечто, обыкновенно характеризуют как вопрос о сущности. Он просыпается, когда то, о сущности чего спрашивается, затемнилось и запуталось и, одновременно с этим, отношение человека к спрашиваемому стало нетвердым, когда оно поколеблено, даже подорвано.

Наш вопрос касается сущности философии. Если он возникает из некоторой потребности и не должен остаться лишь мнимым вопросом, заданным для поддержания разговора, то под вопросом должна оказаться философия в качестве философии. Так ли это? А если да, то почему философия стала для нас таковой? Очевидно, однако, что мы можем указать на это, только если уже прозрели в философию. Необходимо», чтобы мы заранее прозрели в то, что это такое - философия. Так что нас странным образом гонят по кругу. Похоже, сама философия является этим кругом. Если мы и не можем немедленно вырваться из круга, нам все же дано увидеть его. Куда должен быть обращен наш взгляд? Греческое слово φιλοσοφία указывает направление.

Здесь необходимо сделать одно принципиальное замечание. Когда, будь это теперь или позднее, мы слушаем слова греческой речи, мы попадаем в особую область. Для нашего сознания медленно и неясно вырисовывается, что греческий язык есть не просто язык, подобно известным нам европейским языкам. Греческий язык, и только он один, есть λόγος. Мы должны будем в нашей беседе обсудить это более обстоятельно. Для начала же достаточно указать, что в греческом языке высказываемое некоторым замечательным образом одновременно есть то, что оно называет. Когда мы слышим греческое слово по-гречески, мы следуем его λέγειν, непосредственно им излагаемому. То, что оно излагает, лежит перед нами. Благодаря по-гречески услышанному слову мы находимся непосредственно подле самой предлежащей нам вещи, а не подле одного лишь значения слова.

Греческое слово φιλοσοφία восходит к слову φιλόσοφος. Это последнее изначально является именем прилагательным, как φιλόργυρος - сребролюбивый. Слово φιλόσοφος, вероятно, было пущено в ход Гераклитом. Это означает, что для Гераклита еще не существовало φιλοσοφία. Ᾰνήρ φιλόσοφος не есть "философский" человек. Греческое прилагательное φιλόσοφος означает нечто совершенно иное, нежели прилагательное философский. Ᾰνήρ φιλόσοφος есть тот, кто любит σοφόν; любить, означает здесь, в гераклитовом смысле, говорить так, как говорит Λόγος, т.е. соответствовать Λόγος. Это соответствование созвучно σοφόν. Созвучие есть ἁρμονία. То, что одна сущность взаимообразно связывает себя с другой, что обе они изначально прилаживаются одна к другой, ибо находятся в распоряжении друг у друга, - эта ἁρμονία есть отличие любви в понимании Гераклита.

Ᾰνήρ φιλόσοφος любит σοφόν. Что данное слово говорило Гераклиту, передать трудно. Но мы можем прояснить это, следуя собственному гераклитовскому толкованию. Итак, τὸ σοφόν говорит вот что: Ἔν Πάντα, "одно (есть) все". "Все" подразумевает здесь: целое, все сущее. Ἔν, одно, означает единое, единственное, все объединяющее. Ведь все сущее в Бытии едино. Σοφόν говорит: все сущее есть в Бытии. Говоря более строго - Бытие есть сущее. При этом "есть" является переходным глаголом и означает "собранное". Бытие собирает сущее как сущее. Бытие есть собирание - Λόγος.

Все сущее есть в Бытии. Для нашего слуха это звучит тривиально, если даже не обидно. Ведь о том, что сущее принадлежит Бытию, никому не надо заботиться. Весь мир знает: сущее таково, что оно есть. Что еще остается сущему, как не быть? И все же именно то, что сущее пребывает собранным в Бытии, что сущее появляется в свете Бытия, изумило греков, прежде всего их, и только их. Сущее в Бытии, - это стало для греков самым удивительным.

Между тем даже грекам пришлось спасать удивительность этого удивительнейшего и защищать его от хватки софистического разума, который для всего имел наготове одно доходчивое объяснение и поставлял его на рынок. Спасти удивительнейшее - сущее в Бытии - удалось благодаря тому, что некоторые люди отправились в путь по направлению к этому удивительнейшему, т.е. σοφόν. Они стали теми, кто стремился к σοφόν и своим собственным стремлением пробуждал и поддерживал жажду σοφόν в других людях. Φιλεἳν τὸ σοφόν, то уже упомянутое созвучие с σοφόν, стали неким стремлением к σοφόν. σοφόν - сущее в Бытии - становится теперь собственно искомым. Поскольку φιλεἳν более не есть изначальное созвучие с σοφόν, а является характерным стремлением к σοφόν, то φιλεἳν τὸ σοφόν становится "φιλοσοφία". Это стремление определяется Эросом.

Настойчивый поиск σοφόν, Ἔν Πάντα, сущего в Бытии, оказывается теперь вопросом: что есть сущее, коль скоро оно есть? Теперь мышление впервые становится "философией". Гераклит и Парменид еще не были философами. Почему? Потому, что они были более великими мыслителями. "Более великими" не подразумевает отчета о проделанной работе, но указывает на иное измерение мышления. Гераклит и Парменид были "более великими" в том смысле, что они еще пребывали с согласии с Λόγος, т.е. с Ἔν Πάντα. Шаг к "философии", подготовленный софистикой, впервые сделали Сократ и Платон. Потом, двумя веками позднее Гераклита, Аристотель охарактеризовал этот шаг в следующих словах: "и так некогда уже было, и есть теперь, и будет впредь - то, куда (философия) держит путь и к чему она вновь и вновь не находит доступа, (подразумевается в вопросе) что есть сущее? (τί τὸ ὄν)" (Met. Z1, 1028 b 2 sqq.).

Философия ищет, что есть сущее, поскольку оно есть. Философия находится на пути к Бытию сущего, т.е. к сущему в его отношении к Бытию. Аристотель поясняет это, добавляя к имеющемуся в приведенном положении вопросу о τί τὸ ὄν (что есть сущее?), следующее: "Это (именно τί τὸ ὄν) означает: что есть сущность сущего?" Бытие сущего заключается в сущности. Последнюю же, οὐσία, Платон определил как ἰδέα, а Аристотель - как ἐνέργεια.

Пока что нет необходимости подробно разбирать, что Аристотель подразумевает под ἐνέργεια и в какой мере οὐσία можно определить посредством ἐνέργεια. Для нас важно сейчас лишь обратить внимание на то, как Аристотель определяет границы философии в ее сущности. В первой книге "Метафизики" (Меt. А2, 982 b 9 sq) он говорит следующее: философия есть ἐπιστήμη τῶν πρώτων ἀρχῶν καὶ αὶτιῶν τεωρητιική. Ἐπιστήμη любят переводить как "наука". Это сбивает с толку, поскольку мы слишком легко поддаемся влиянию сложившегося в Новое время представления о "науке". Переводить ἐπιστήμη как "наука" ошибочно и тогда, когда мы понимаем науку в философском смысле, как Фихте, Шеллинг и Гегель. Слово ἐπιστήμη происходит от причастия ἐπιστάμενος. Так называют человека, который состоятелен (состоятельность в смысле appartenance) ** . Философия есть ἐπιστήμη τις, некоторого рода состоятельность. Θεωρητκή, которая делаетвозможным θεωρεἴν, т.е. усмотреть нечто и усмотренное таким образом охватить и удерживать во взоре. Поэтому философия есть ἐπιστήμη θεωρητκή. Что же, однако, философия охватывает взором?

Аристотель называет это "первые основания и причины", а именно - сущего. Первые основания и причины составляют Бытие сущего. Спустя два с половиной тысячелетия самое время задуматься над тем, что же общего у Бытия сущего с этими "основанием" и "причиной".

В каком смысле понимается Бытие, если "основание" и "причина" оказываются способны наложить печать и завладеть сущим-Бытием сущего?

Однако сейчас мы обратим внимание на другое. Упомянутое выше положение Аристотеля говорит нам, куда держит путь то, что со времен Платона называют "философией". Это положение сообщает нам, что такое философия. Философия есть некая состоятельность, позволяющая охватить сущее взором, причем усмотреть, что оно есть, поскольку оно есть сущее.

На вопрос, который должен придать нашему разговору плодотворное беспокойство и живость и указать ему направление пути, на вопрос "что есть философия" Аристотель уже ответил. Стало быть, наше обсуждение ни к чему. Оно подошло к концу, еще не начавшись. Нам, конечно, немедленно возразят, что высказывание Аристотеля о философии никак не может быть единственным ответом на наш вопрос. В лучшем случае это один ответ из множества других. С помощью аристотелевской характеристики философии можно, правда, представить и истолковать и мышление до Аристотеля и Платона, и философию после-аристотелевского времени. Однако нам с легкостью укажут на то, что сама философия и тот способ, каким она представляет собственную сущность, в последующие два тысячелетия многообразно изменялись. Кто станет это отрицать? Но мы не можем не упомянуть также, что философия от Аристотеля до Ницше именно на основании этих изменений и в них остается тою же. Ибо превращения служат залогом родства.

Этим мы вовсе не утверждаем, что аристотелевское определение философии имеет абсолютную значимость. Уже в ходе истории греческого мышления оно являет собою лишь одно определенное истолкование греческого мышления и того, что ему задано. Аристотелевская характеристика философии ни в коем случае не может быть обращена назад, на мышление Гераклита и Парменида; напротив, аристотелевское определение философии есть вольное следствие и завершение раннего мышления. Я говорю "вольное следствие", поскольку нельзя думать, будто отдельные философии и эпохи философии происходят друг из друга в смысле неизбежности некоего диалектического процесса.

Что следует из всего сказанного для нашей попытки обсудить вопрос "что это
такое - философия?" Прежде всего одно: мы не должны придерживаться единственно лишь определения Аристотеля. Из этого заключаем другое: надо иметь представление и о более ранних и позднейших определениях философии. А затем? Затем, с помощью сравнительной абстракции, мы выявим общее во всех определениях. А затем? Затем окажемся предельно далеки от ответа на наш вопрос. Почему все пришло к этому? Потому что, следуя только что упомянутому методу, мы чисто исторически собираем имеющиеся определения и растворяем их в некой общей формуле. Все это при наличии большой эрудиции и правильных установок действительно можно выполнить. При этом нам совсем не надо входить в философию, раз-мышлять о ее сущности. Мы приобретаем таким образом разносторонние, основательные и даже полезные познания о том, какие представления складывались о философии в ходе ее истории. Но по этому пути мы никогда не дойдем до подлинного, т.е. достоверного ответа на вопрос "что это такое - философия?" Ответ может быть только философствующим ответом, ответом, который как от-зыв, как ответное слово философствует в себе. Как же мы должны понимать это положение? Каким образом ответ, и именно как от-вет, как от-клик, может философствовать? Я попытаюсь сейчас предварительно прояснить это с помощью нескольких замечаний. То, что я имею в виду, будет в нашем разговоре постоянным очагом беспокойства. И даже пробным камнем, позволяющим судить, может ли наш разговор стать истинно философским. Последнее же - никак не в нашей власти.

Когда ответ на вопрос "что это такое - философия?" является философствующим? Когда мы философствуем? Лишь тогда, очевидно, когда вступаем в разговор с философами. Это предполагает, что мы говорим с ними о том, что они обсуждают. Это проговаривание друг с другом того, к чему, собственно, все снова и снова как к одному и тому же обращаются философы, есть речь, λέγειν в смысле διαλέγεσται, речь как диалог. Обязательно ли диалог является некоей диалектикой и когда, - это мы оставляем открытым.

Одно дело констатировать и описывать мнения философов, и совсем другое - говорить с ними о том, что они традиционно обсуждают, о чем они повествуют.

Положим, к философам обращается Бытие сущего, чтобы они рассказали, что
такое сущее как сущее: тогда и к нашему разговору с философами тоже должно обращаться Бытие сущего. Мы сами, с помощью своего мышления, должны пойти навстречу тому, на пути к чему находится философия. Наша речь должна соответствовать тому, что взывает к философам. Когда это со-ответствование удается нам, тогда мы в подлинном смысле отвечаем на вопрос "что это такое - философия?" Немецкое слово "antworten" ("отвечать на") означает собственно то же, что "ent-sprechen" ("со-ответствовать"). Ответ на наш вопрос не исчерпывается высказыванием, устанавливающим, что следует понимать под "философией". Ответ есть не ответное высказывание (n"est pas une réponse), а скорее со-ответствие (la correspondance), которое со-ответствует Бытию сущего. Возможно, нам сразу захочется знать, что характеризует ответ в смысле соответствия. Однако в том-то и дело, что мы попадаем в соответствие прежде, чем выстраиваем соответствующую теорию.

Ответ на вопрос "что такое философия?" состоит в нашем со-ответствии тому, к чему философия держит путь. А это есть Бытие сущего. В таком со-ответствии мы с самого начала вслушиваемся в то, что уже передала нам философия, понятая по-гречески, т.е. φιλοσοφία. Поэтому мы попадаем в соответствие, т.е. отвечаем на наш вопрос, только если продолжаем разговор с тем, во что нас предает, т.е. высвобождает, философская традиция. Мы находим ответ на наш вопрос о философии не в почерпнутых из истории определениях философии, а в разговоре с тем, что было передано нам традицией как Бытие сущего.

Путь к ответу на наш вопрос является не разрывом с историей, не отрицанием истории, но - усвоением и преобразованием того, что передает традиция. Такое отношение к истории имеется в виду под "деструкцией". Смысл этого слова ясно изложен в "Бытии и времени" (§ 6). Деструкция означает не разрушение, а упразднение, разбор, от-странение накопившихся в истории высказываний об истории философии. Деструкция означает: раскрыть свои уши, освободить слух для того, что говорит нам в традиции как Бытие сущего. Внимая этому зову, мы попадаем в соответствие.

Однако уже когда мы говорим это, появляется сомнение. Оно состоит в следующем: разве мы должны стараться достичь соответствия с Бытием сущего? Разве мы, люди, не находимся уже в таком соответствии, и не только de facto, а по cвоей сути? Не является ли это соответствие основной чертой нашего существа?

Это поистине так. А если так, то мы не можем более говорить, что должны cначала попасть в соответствие. И все-таки говорим мы это по праву. Ибо хотя мы всегда и всюду пребываем в соответствии с Бытием сущего, зову Бытия мы внимаем редко. Соответствие с Бытием сущего остается нашим постоянным местопребыванием. Однако специальной и проводимой нами установкой поведения оно становится лишь изредка. Только когда это происходит, мы впервые собственно соответствуем тому, с чем имеет дело философия, держащая путь к Бытию сущего. Соответствие бытию сущего и есть философия, однако же тогда, и только тогда, когда это соответствие осуществляется, а тем самым раскрывается и расширяет свое раскрытие. Это соответствие осуществляется по-разному, в зависимости от того, как говорит зов Бытия, услышан ли он или нет, высказывается ли услышанное или замалчивается. Наш разговор может дать повод подумать об этом.

То, что я пытаюсь сейчас сказать, есть лишь предисловие к разговору. Все изложенное я хотел бы вернуть к тому, что было затронуто нами в связи со словами Андре Жида о "прекрасных чувствах". Φιλοσοφία есть самостоятельно выполяемое соответствие, которое говорит, поскольку внимает зову Бытия сущего. Это соответствие прислушивается к голосу Бытия. То, что взывает к нам как голос Бытия, располагает наше соответствие. "Соответствие" означает, следовательно: быть расположенным, être disposé, и именно Бытием сущего. Dis-posé означает здесь буквально следующее: расположенное порознь, проясненное и тем самым оставленное в отношение к тому, что есть. Сущее как таковое располагает речь таким образом, что она настраивается (accorder) на Бытие сущего. Соответствие является настроенным обязательно и всегда, а не лишь иногда и случайно. Оно есть некая настроенность. И только на основе настроенности (disposition) повествование cответствия получает свою точность, свою рас-положенность.

В качестве на-строенного и рас-положенного (als ge-stimmtes und be-stimmtes) соответствие действительно существует в некотором настроении. Тем самым наше поведение так или иначе организовывается. Понимаемое таким образом настроение не является музыкой случайно всплывших чувств, которые лишь сопровождают соответствие. Когда мы характеризуем философию как настроенное соответствие, мы ни в коей мере не хотим вручить мышление случайным переменам и колебаниям чувств. Речь идет единственно о том, чтобы указать, что всякая точность повествования укоренена в расположении соответствия, correspondance, как я говорю - во внимании зову.

Но указание на сущностную настроенность соответствия не является неким современным изобретением. Уже греческие мыслители, Платон и Аристотель, заметили, что философия и философствование принадлежат тому измерению человека, которое мы называем настроением (в смысле на-строенности и рас-положенности).

Платон говорит (Теэтет 155d): "Для философа чрезвычайно характерно именно удивление, πάθος, и другого господствующего Откуда в философии, кроме этого, не существует".

Удивление как πάθος есть ἀρχή философии. Греческое слово ἀρχή мы должны
понять в его полном смысле. Оно называет то, откуда нечто исходит. Но это "откуда", исток, не остается позади, Ảρχή становится скорее тем, что выражает глагол ἄρχειν, что господствует. Πάθος удивления, таким образом, не просто стоит у начала философии, как, например, мытье рук хирурга предшествует операции. Удивление ведет философию и повсеместно господствует в ней.

То же самое говорит Аристотель (Меt. А2, 982 b 12 sq): "Именно благодаря удивлению люди достигают теперь, как и впервые, господствующего истока философствования" (того, откуда исходит философствование и что определяет весь ход философствования).

Было бы слишком поверхностно, преждевременно и не по-гречески думать, будто Платон и Аристотель утверждают здесь лишь то, что удивление есть причина философствования. Если бы они придерживались такого мнения, это означало бы следующее: некогда люди удивились именно сущему, тому, что оно есть и что оно есть. Под влиянием удивления начали они философствовать. Едва лишь философия пришла в движение, удивление, как импульс, стало излишним и поэтому исчезло. - Оно могло бы исчезнуть, будь оно лишь толчком. Но - удивление есть ἀρχή|, оно присутствует и правит в каждом шаге философии. Удивление есть πάθος,. Обычно мы переводим πάθος, как passion, страсть, волнение чувств. Но πάθος, связан с πάσχειν - страдать, переносить, терпеть, выносить, позволять себя вести, позволять располагать собою. Как и всегда в таких случаях, рискованно переводить πάθος, как настрой, имея в виду настроенность и расположенность. И все же мы должны отважиться на такой перевод, поскольку он один убережет нас от того, чтобы представлять πάθος психологически, в духе Нового времени и современности. Лишь понимая πάθος, как настрой (dis-position), мы можем точнее охарактеризовать θαυμαζειν, удивление. В удивлении мы удерживаем себя (être en arrêt). Мы словно отступаем перед сущим - перед тем, что оно существует и существует так, а не иначе. И удивление не исчерпывает себя в этом отступлении перед Бытием сущего - как отступление и самообладание, оно в то же время пленено и словно сковано тем, перед чем отступает. Таким образом, удивление есть (dis-position (рас-положенность), в которой и для которой раскрывает себя Бытие сущего. Удивление является тем настроем, в каком греческим философам было дано соответствие Бытию сущего.

Совершенно иного рода тот настрой, который побудил мышление по-новому
поставить традиционный вопрос о сущем как сущем и тем самым начать новую эпоху философии. Декарт в "Размышлениях" спрашивал не только и не столько τί τὸ ὄν - что есть сущее, поскольку оно есть. Декарт спрашивал: каково то сущее, которое есть истинно сущее в смысле ens certum. Между тем для Декарта сущность certitudo изменилась. Ведь в средние века certitudo означало не достоверность, а жесткую ограниченность сущего тем, чтó оно есть. Certitudo здесь еще равнозначно essentia. Для Декарта же то, что действительно есть, измеряется иначе. Сомнениестановится для него тем настроем, в котором вибрирует настроенность на ens certum, достоверно сущее. Certitudo оказывается той фиксацией ens qua ens, которая следует из несомненности cogito (ergo) sum для человеческого Эго. Благодаря этому выделяется sub-jectum как Эго и человеческая сущность впервые вступает в область объективности в смысле эгоцентризма (Egoität). Из настроенности на это certitudo речь Декарта получает определенность некоторого ясного и отчетливого восприятия. Настрой сомнения становится положительным согласием с достоверностью. Отныне достоверность становится мерозадающей формой истины. Настрой уверенности в достижимой во всякое время достоверности познания остается πάθος и вместе с тем ἀρχή философии Нового времени.

В чем же заключается τελος, завершение философии Нового времени, если вобще можно говорить об этом? Не определен ли этот конец через некоторый другой настрой? Где должны мы искать завершение философии Нового времени? Уже в философии Гегеля или же в философии позднего Шеллинга? И как быть с Марксом и Ницше? Выходят ли они из колеи философии Нового времени? Если нет, то как можно определить их местоположение?

Казалось бы, мы ставим лишь исторические вопросы. На самом же деле мы размышляем о будущей сущности философии. Мы пытаемся вслушиваться в голос бытия. В какой настрой приводит он сегодняшнее мышление? На этот вопрос едва ли можно ответить однозначно. Вероятно, какой-то основной настрой сегодня господствует. Однако пока он остается для нас сокрытым. Это следует считать признаком того, что сегодняшнее мышление еще не нашло своего единственного пути. Мы наблюдаем лишь разного рода настрои мышления. Сомнение и отчаяние, с одной стороны, и слепая одержимость непроверенными принципами, с другой, противостоят друг другу. Опасение и страх перемешаны с надеждой и уверенностью. Зачастую мы думаем, что мышление, имеющее характер рассуждающего представления и исчисления, совершенно свободно от всякого настроя. Но и холодность расчета, и прозаическая трезвость плана суть приметы некоей настроенности. И не только; даже разум, стремящийся быть свободным от всякого влияния страстей, настроен, будучи разумом, на уверенность в логико-математической постижимости своих принципов и правил.

Именно принятое на себя и проводимое нами соответствие, которое отвечает на зов Бытия сущего, и есть философия. Мы узнаем и знаем, что такое философия, лишь когда испытываем как, каким образом философия существует. Она существует в мелодии соответствия, настраивающеся на голос Бытия сущего.

Это со-ответствие есть некая речь. Она состоит на службе у языка. Что это означает, сегодня понять трудно, ибо наше привычное представление о языке претерпело странное превращение. В результате язык стал инструментом выражения. Вследствие этого считается более правильным говорить: язык состоит на службе у мышления, вместо: мышление, как соответствие, состоит на службе у языка. Однако сегодняшнее представление о языке настолько удалено от греческого опыта языка, насколько это возможно. Грекам сущность языка открывается как λογος и λεγειν. Но что означает λογος и λεγειν? Только теперь мы постепенно начинаем сквозь различные истолкования прозревать в первоначальную греческую суть. Однако мы не можем ни вернуться к этой сути языка, ни просто перенять ее.

Напротив, мы должны, вероятно, вступить в разговор с греческим опытом языка как λογος. Почему? Потому, что без достаточного осмысления языка мы никогда по-настоящему не узнаем, что такое философия в качестве указанного со-ответствия, что такое философия как особая манера повествования.

И поскольку поэзия, если сравнить ее с мышлением, находится на службе у языка совершенно иным и особым образом, наше размышление о философии с необходимостью приводит к обсуждению соотношения мышления и поэзии. Между мышлением и поэзией царит сокровенное родство, ибо они, будучи на службе у языка, ходатайствуют за него и бескорыстно расходуют себя. В то же время, однако, между ними зияет бездна, ибо они "обитают на отдаленнейших вершинах".

Теперь с полным правом можно было бы требовать, чтобы наш разговор ограничился вопросом о философии. Но это ограничение было бы возможным и даже необходимым лишь в том случае, если бы в ходе разговора оказалось, что философия не является тем, в качестве чего она была сейчас истолкована, -
соответствием, которое приводит зов Бытия к речи.

Другими словами, наш разговор не ставит своей целью развернуть жестко заданную программу. Однако мне хотелось бы привести присутствующих к собранности, в которой к нам обращается то, что мы называем Бытием сущего. Называя это, мы думаем о том, что сказал уже Аристотель: "Сущее-Бытие выходит к свету многими путями".

Перевод с немецкого Е.В. Ознобкиной

ПРИМЕЧАНИЯ

* Heidegger M. Was ist das - die Philosophie? Pfulingen, 1956

** Appartenanсе - принадлежность (фр.) - Прим. перев.

ХАЙДЕГГЕР Мартин (1889-1976) - немецкий философ, один из крупнейших мыслителей 20 в. Родился и воспитывался в небогатой трудовой католической семье. Такое происхождение в преимущественно протестантской Германии некоторые исследователи склонны рассматривать как сыгравшее принципиальную роль во всем философском становлении Хайдеггера. Принципиально неискоренимая провинциальность мышления, почвенничество, смесь католицизма с протестантизмом, критика метафизики, поиски идеального языка в языке мифа и диалекта традиционно увязываются с этими обстоятельствами жизни философа. Учился в гимназии иезуитов в Констанце, с 1909 в университете Фрайбурга слушал теологию, естественные науки, философию. Среди мыслителей, оказавших влияние на становление Хайдеггера как философа, - Августин, Лютер, Кьеркегор, Гегель, Шеллинг, Ницше, Гуссерль. В 1915 Хайдеггер окончил Фрайбургский университет и был зачислен приват-доцентом на философский факультет. Читал курсы лекций по логике. В 1914 Хайдеггер опубликовал докторскую работу «Учение о суждении в психологизме», в 1916 - диссертацию «Учение о категориях и значении у Дунса Скота».

После защиты диссертации - доцентура под руководством Риккерта и ассистирование у Гуссерля. К началу 1920-х Хайдеггер документально и принципиально оформляет свой разрыв с католицизмом. В 1922, благодаря ходатайству Гуссерля, Хайдеггер становится (после длительной борьбы за это место и двух отказов) экстраординарным профессором Марбургского университета.

Гуссерль считает Хайдеггер своим главным учеником и последователем. Гадамер слышит от Гуссерля в 1924 следующие слова: «Феноменология - это я и Хайдеггер». Текст «Бытия и времени» («Sein und Zeit»), основного труда первого периода творчества Хайдеггера, был написан уже в 1925. Сочинение выходит в свет в 1927 с посвящением Гуссерлю - с чувствами «величайшего уважения и дружбы». Однако Гуссерль книгу не принял, более того, между Гуссерлем и Хайдеггером постепенно наступает охлаждение.

В 1933 Хайдеггер, воодушевленный национал-социалистическим движением, принимает пост ректора Фрайбургского университета; в мае 1933 вступает в члены Национал-социалистической рабочей партии (где официально остается до 1945).

В принципе, идеология нацизма была в значительной мере созвучна самой философии Хайдеггера:

тема метафизики как судьбы европейской философии,

тема Ничто, европейского нигилизма, элементы почвенничества, провинциализма, популизма.

В этот период Хайдеггер выступает за глубокую - в его понимании поистине революционную - реформу немецких университетов. Ректорская речь Хайдеггера называлась «Самоутверждение немецких университетов». Претензии Хайдеггера к системе обучения в университетах были таковы: в них много бесполезной «учености», псевдоэлитарности, науки разрозненны, обучение фрагментарно, давление религии и веры чрезвычайно велико.

Хайдеггер настаивал на том, чтобы «академическая свобода» была изгнана из немецких университетов, ибо эта свобода неподлинная, уничтожающая сам немецкий дух. Эта псевдосвобода означала, по Хайдеггеру, преимущественно беспечность, произвольность намерений и склонностей, освобождение себя (то есть студентов) от каких-либо обязанностей в деле и досуге.

Подлинное понимание свободы, считает Хайдеггер, должно включать в себя следующее: повинность, служение, обязательство.

Свобода должна включать в себя, по мысли Хайдеггера, три составляющие служения: трудовую повинность, воинскую повинность и обязанность вносить духовный вклад в судьбу немецкого народа благодаря знанию. В 1934, тяготясь зависимостью от нацистской политики и идеологии, Хайдеггер оставляет ректорство и целиком отдается преподаванию. Своеобразным компендиумом хайдеггеровского творчества 1930-х правомерно полагать «Доклады по философии. О событии» (1936-1938).

Хайдеггер разрабатывает (1936-1940) курс лекций и готовит ряд статей по творчеству Ницше, которые впоследствии составят два огромных тома («Ницше», 1961).

Примечателен тот факт, что во времена своего ректорства, то есть с 1933 вплоть до начала 1935 X. вообще ничего не пишет. В этот период (до 1945) Хайдеггер публикует текст курса лекций «Основные проблемы феноменологии» (1927), работу «Кант и проблема метафизики» (1929), «Гельдерлин и сущность поэзии» (1937), «Учение Платона об истине» (1942), «Сущность истины» (1943) и др.

После войны, весной 1945 в рамках процессов по делам нацистов и их пособников создается специальная комиссия, расследующая связи Хайдеггер с нацистами. Приговор: отстранение Хайдеггера от преподавательской деятельности во Фрайбурге будет сопровождено временным запретом преподавать вообще, где бы то ни было в Германии.

Решающую роль в том, что Хайдеггер не предстал перед более строгим судом, сыграло то обстоятельство, что за него заступаются его выдающиеся современники. Хайдеггер переживает несколько чрезвычайно тяжелых для него лет. С 1949 Хайдеггер вновь начинает выступать перед публикой - сначала в клубах: 1949-1950, клуб в Бремене, доклады «Кто есть Заратустра?», «Закон основания».

Начиная с 1951, во Фрайбургском университете и Баварской академии изящных искусств Хайдеггер ожидает настоящий триумф. С 1951 Хайдеггер вновь возвращается к преподаванию: читает курс «Что называется мышлением?», ведет семинары по Гераклиту, Пармениду, Гегелю, Канту (во Франции), по феноменологии Гуссерля.

Основные сочинения Хайдеггера этого периода: «Неторные тропы»: (1950, сборник: серия докладов «Исток художественного творения», 1935-1936, «Время картины мира», 1938, статьи «Гегелевское понятие опыта», 1942-1943, «Слова Ницше «Бог мертв», 1947, «Зачем поэт», 1946, «Изречение Анаксимандра», 1946 и др.), «На пути к языку» (1959, включает доклады: «Язык», 1950, «Из разговора о языке», 1953-1954, «Путь к языку», 1959), «Вехи на пути» (1967, были включены работы: «Замечания к «Психологии мировоззрений» Карла Ясперса», 1919-1921, доклад «Феноменология и теология», 1927, лекция «Что такое метафизика», 1929 и примыкающие к ней «Послесловие», 1943 и «Введение», 1949; трактат «О сущности основания», 1929; доклад «О сущности истины», 1930, «Письмо о гуманизме», 1946, «К вопросу о бытии», 1955) и др. С 1973 Хайдеггер начал готовить полное собрание своих сочинений, которое в конечном итоге составило около 100 томов. Библиография работ о Хайдеггере насчитывает десятки тысяч наименований. Итак, с 1930 в мышлении Хайдеггер наступает перелом: эпоха «Поворота» (die Kehre); тематика его творчества (в сравнении с идеями труда «Бытие и время») существенно изменила свои акценты. Известный исследователь У.Ричардсон говорит о раннем «Хайдеггеру первом» и позднем «Хайдеггере втором» как о двух совершенно разных фигурах, которые и разделяет «поворот».

Аналогичной точки зрения придерживались М. Бланшо, Ж. Деррида и другие, интерпретирующие «поворот» Хайдеггер в постструктуралистском смысле - как поворот лингвистический. С другой стороны, Рикер считал, что уже введение в «Бытие и время» содержит в себе все основные направления мышления позднего Хайдеггера и никакого радикального разрыва между «ранним» и «поздним» Хайдеггером нет.

Существует определенное различие в расстановке акцентов в ранний и в поздний период работы Хайдеггера. С 1930-х годов в творчестве Хайдеггера появляются новые темы, а старые проблемы переформулируются в новом ключе: все более явно формулируются проблемы техники, науки, языка; Хайдеггер подвергает переинтерпретации чуть ли не всю историю философии, дает новые характеристики практически всем философам и предшествующим ему мыслителям.

Основную цель своего творчества Хайдеггер по-прежнему видит в обнаружении смысла бытия, но в поздний период эти задачи он пытается решать уже не при помощи аналитики конкретного человеческого существования, а опираясь на деструкцию метафизики. Последняя выливается в деструкцию языка метафизики и попытки его преодоления. Хайдеггер обнаруживает неразрывную и изначальную связь языка, бытия и человеческого существования. До 1930 Хайдеггер отождествлял переживание временности с острым чувством личностного начала. После 1930 он отказывается от такого отождествления.

Из произведений Хайдеггера исчезают такие понятия, как «ужас», «решимость», «совесть», «вина», «бытие-к-смерти», «забота», «самость» и другие - то есть понятия, которые выражали духовный опыт самой личности, чувствующей свою неповторимость, однократность своего бытия и свою конечность.

На смену этим понятиям, которые выражали экзистенциальную, личностно-этическую реальность (что связывало Хайдеггера с ранним христианством и протестантским миросозерцанием), приходят понятия мифологически-космического порядка: «бытие», «ничто», «сокрытое», «открытое», «основа», «безосновное», «земное», «небесное», «человеческое», «божественное».

Христиански-этическое мироощущение Хайдеггера уступает место эстетически-языческому. У Хайдеггера меняются философские «кумиры»: интерес Хайдеггера к Кьеркегору сменяется интересом к Ницше и Гёльдерлингу, а занятия Августином и апостолом Павлом - изучением философии досократиков.

Систематическая форма философствования, которая присутствовала в раннем творчестве Хайдеггера, заменяется эссеистски-афористической, философские понятия сменяются «намеком», сказанное - несказанным и недосказанным. В стремлении Хайдеггера найти смысл бытия и смысл человеческого существования язык становится главной и единственной силой, а тема языка становится основной в его позднем творчестве, даже темы человека, науки, техники и искусства переформулируются в понятиях языка, привязываются к этой проблематике.

Понимая язык не лингвистически (как замкнутую автономную систему знаков, действующую но своим собственным, независимым от внешней реальности законам), а онтологически, обнаруживая в словах языка глубокую изначальную бытийную основу, Хайдеггер, по существу, сращивает язык и бытие, обнаруживает их изначальное единство, взаимосвязь и взаимозависимость.

Тема языка в «фундаментальной онтологии» занимает ничуть не менее важное место, чем тема бытия, традиционно считающаяся главной в философии Хайдеггера. В позднем же творчестве Хайдеггера тема бытия «приглушается», в то время как тема языка «доминирует».

Это «доминирование» языковой проблематики объясняется следующим:

1) В поздней философии Хайдеггера наиболее отчетливо прослеживается та «позитивная негативность», при помощи которой и ведется обнаружение смысла бытия. Речь идет о деструкции, «методе», который позволяет проникнуть сквозь явления метафизики к предельным основаниям, причем не только к основаниям самой метафизики, но одновременно и к основаниям бытия. Для Хайдеггера очевидно, что деструкция метафизики - это одновременно и прежде всего деструкция языка метафизики: метафизические принципы прежде всего закреплены в языковых процедурах. Так, например, субъект-объектная структура мира, берущая свое начало от Платона, в языке закреплена в субъект-предикатной структуре выражения. Анализ текстов и языка предшествующей философии позволяет Хайдеггеру выделить основные характеристики мышления метафизики и основные признаки языка метафизики.

Гадамер в статье, посвященной анализу лекции «Что такое метафизика?» отмечает, что, видя своей целью преодоление метафизики, Хайдеггер ставит по существу вопрос о языке метафизики, «до-спрашивает» язык метафизики; точнее, сам язык метафизики ставит себя под вопрос. Язык (тексты предшествующих мыслителей) является единственным полем деструкции, и его анализ является единственным способом обнаружения смысла бытия.

2) Отрекаясь от неподлинного метафизического языка, модусы которого (болтовня, двусмысленность, любопытство) Хайдеггер рассматривал в «Бытии и времени», философ пытается обнаружить аутентичные характеристики языка: его жизнь вне разделения на теоретическое и практическое, где не существует субъект-объектного противопоставления; метафоричность и поэтичность. Хайдеггер обращался к языкам дометафизических («мифологических») обществ: древней Германии, древней Греции, к языку поэзии (в широком смысле слова, включающего в себя весь язык искусства) как наименее технизированным, менее всего метафизичным сферам человеческой культуры. Хайдеггер понимает подлинный язык не как лингвистическое или историческое образование; язык, по Хайдеггеру, обладает онтологическим статусом.

Хайдеггер пытается выявить предельные основания языка: неизменные, аутентичные, бытийные слова; язык напрямую связан с бытием, существует «изначальная принадлежность слова бытию».

Более того, бытие как самое неуловимое (бытие в отличие от сущего не поддается предметному схватыванию), только и дает о себе знать, «просвечивает» сквозь язык. Именно поэтому Хайдеггер называет язык «домом бытия».

Язык и проблемы языка приобретают решающее значение во всем последующем творчестве Хайдеггера. Язык - это то пространство, где бытие «чувствует» себя в безопасности; язык это «ближайшее». Именно как ближайшее, как самораскрытие бытия язык приобретает в творчестве позднего Хайдеггера основное звучание.

3) По Хайдеггеру, онтологическая характеристика языка говорит о его «самовластности». Язык не представляет собой человеческое установление с его грамматической структурой «субъект - объект», с его субъективизмом «Я». Язык - это самостоятельная сила; не человек говорит на языке, говорит сам язык, самовластно, а через него и само бытие. Таким образом, язык, по Хайдеггеру, это и «дом бытия», и «кров», «жилище самого человека», и самостоятельная смыслопорождающая сила, и единственное пространство, где обитает истина бытия.

Язык становится главной темой творчества позднего Хайдеггера, которого справедливо называют не только философом бытия, но, наравне с этим, и философом языка: согласно Хайдеггеру, «все пути мысли более или менее ощутимым образом загадочно ведут через язык». Весь поздний Хайдеггер, чем бы он ни занимался: статусом и сущностью человеческого существования, философией ли техники, анализом ли науки, европейского нигилизма, проблемами искусства и истины, всегда, постоянно и, прежде всего, обращается к проблемам языка, всегда, прежде всего, рассматривает данные области, сферы исследования в связи с языковыми проблемами.

Хайдеггер стал родоначальником этой новой уникальной стратегии, которую затем подхватил Деррида.

Оценивая хайдеггеровский стиль философствования, правомерно вспомнить слова Деррида, который оценивал мышление Хайдеггера как переходное, как одновременно и радикальное, и метафизическое: «текст Хайдеггера для меня чрезвычайно важен, он составляет прорыв небывалый, необратимый и пока еще далеко не использованный во всех его критических ресурсах».

С другой же стороны, Деррида отмечал: «...в хайдеггеровском тексте, который, как и всякий другой, неоднороден, дискретен, не везде на высоте наибольшей силы и всех последствий его вопросов, я пытаюсь распознать признаки принадлежности к метафизике и к тому, что он называет онто-теология...». Эта метафизичность хайдеггеровского языка проявлялась и в его политической и идеологической ангажированности.

Сам философ явно претендовал на создание и использование им совершенно нового языка, преодолевающего метафизичность обыденного человеческого языка.

Обращение позднего Хайдеггера к языку поэзии было продиктовано тем, что, по существующему до сих пор мнению, последняя является наименее ангажированным языком, наименее включенным в сеть политических, идеологических и других социальных доминаций. Анализируя словарь философии Хайдеггера, некоторые исследователи, в частности, П.Гэй в своем исследовании по культуре нацизма, отмечают, что в словаре типичных хайдеггеровских философских идиолектов - таких, как сущность бытия (Wesen des Seins); человеческое существование (menschlisches Dasein); воля к существованию (Wesenwille) - нашел свое отражение типичный словарь нацистской идеологической пропаганды, разработанный в речах Геббельса.

Схожесть этих словарей заключается в их экстремальности, тираничности и закрытости; в их диктатуре и претензии на истинность в последней инстанции. Другие авторы (французские исследователи Ф.Федье, А.Патри, Ф.Бонди и другие) не согласны с этой точкой зрения. По их мнению, существует различие между жизнью философа, критическим осмыслением реальных фактов его биографии и текстуальной герменевтикой, критическим осмыслением его философии.

В своей книге «Политическая онтология Мартина Хайдеггера» Бурдье, анализируя хайдеггеровский конформизм, называет весь стиль его мышления «консервативной революцией», «стратегией, которая состоит в том, чтобы прыгнуть в огонь, не сгорев при этом; изменить все, не изменив ничего...».

С другой стороны, тот же Бурдье считает, что Хайдеггер обладал редким полифоническим даром, который позволил ему связать проблемы политической и философской сфер и выразить их более «радикальным» способом, чем кто-либо до него. Язык философии Хайдеггера представлял собой парадоксальный сплав закрытого для непосвященных священного языка поэзии типа поэзии Ш.Георге, академического и рационалистического языка неокантианства и, наконец, языка «консервативной революции».

Анализируя проблему человеческого бытия, Хайдеггер признавал, что человек существовал не всегда.

До Сократа, который знаменует собой так называемый «гуманистический поворот», в учениях Гераклита, Парменида, Анаксимандра присутствуют лишь размышления о бытии; все принадлежит бытию. По их представлениям, человек есть равноправная часть (наряду с другими) бытия, он со-принадлежен, растворен в бытии. Источником краха подобного мышления, основных принципов античной мифологии и философии выступило, по Хайдеггеру, мышление Платона. Следствием этого явилось размывание бытия, изменение существа истины, рождение «ценности» и уродливого теоретического человека.

Хайдеггер отмечает, что следствием этого явилось расщепление человеческого существа на дух и тело, а в теоретическом плане - раскол мира на субъект и объект. В своей статье «Учение Платона об истине» (1930) Хайдеггер показывает, как такая метафизическая установка изменяет существо целостного досократовского человека, способствуя появлению западноевропейского субъекта.

Хайдеггер видит двойственность понимания истины у Платона в следующем:

Истина предстает как «алетейя», непотаенность. Путь, который должен привести человека к свету истины (способствовать изменению всего человека в его существе) есть «образование», пайдейя.

Обнаруживается совершенно иное понимание истины. Хайдеггер замечает, что у Платона «непотаенное заранее уже понимается как воспринятое при восприятии идеи, как узнанное в познании». Истиной теперь является цель познания, идея идей: «Алетейя попадает в упряжку идеи... существо истины утрачивает непотаенность как свою основную черту... истина превращается в правильность восприятия и высказывания».

В этом изменении существа истины происходит одновременно смена места истины. Как непотаенность она есть еще основная черта самого сущего. Как правильность «взгляда», однако, она становится характеристикой человеческого отношения к существующему. Таким образом, истина приобретает характер гуманистической ценности, более того, моральной ценности (идея добра). Установлением этой истины как ценности занимается западный человек. Хайдеггер подтверждает это цитатами из истории западной метафизики: «истина в собственном смысле находится в человеческом или божественном рассудке» (Фома Аквинский), «истина или ложь в собственном смысле не могут быть нигде, кроме как в рассудке» (Декарт).

Задолго до Декарта человек Платона получает свое существование в качестве субъекта представления. Вещь, явление, событие имеют место, обладают бытием только если они истинны, удостоверены субъектом представления. Уже у Платона человек предстает обеспечивающим существование субъектом познания, тем сущим, на котором основывается все иное сущее.

Платон, по Хайдеггеру, оказывается обеспокоен заботой о человечности и о позиции человека среди сущего: «Начала метафизики в мысли Платона есть одновременно начало «гуманизма»; это слово здесь пусть будет существенным и потому осмысленным в самом широком значении. Соответственно, «гуманизм» означает тот смыкающийся с началом, развертыванием и концом метафизики процесс, что человек в разных аспектах, но каждый раз со своего ведома выдвигается в середину сущего, без того чтобы быть тем самым уже и верховным сущим». Итак, человек рождается при разложении древнегреческого со-мышления с бытием; «создателями» человека становятся фигуры Сократа и Платона.

Но по настоящему, по мысли Хайдеггера, оформление субъекта происходит в Новое время у Декарта. Секуляризация 17 в. вырывает человека из его внутренних связей с миром, которые были достаточно прочными в Средние века. Для человека Нового времени достоверным является не мир, не благо, не Бог, а лишь он сам. Свобода, добытая человеком Нового времени в мышлении и в науке, вынуждает его опираться лишь на самого себя, быть уверенным, удостоверенным лишь в самом себе.

Эта ситуация описывается тезисом Декарта ego cogito, ergo sum, «мыслю, следовательно, существую».

Из этого положения следует:

1) cogito ergo sum означает, что всякое сознание вещей и сущего в целом возводится к самосознанию человеческого субъекта как непоколебимому основанию всякой достоверности. Всякое знание, всякая истина восходит к самодостоверности человека. Человек сам собственными средствами удостоверяется и обеспечивает себя, захватывает центральное место посреди сущего, и в силу своего господствующего положения задает антропологическое понимание сущего. Антропологическая мысль требует, чтобы мир был истолкован по образу человека, который должен стать, и становится мерой всех вещей. Всякое сущее является таковым лишь в силу того, что оно удостоверяется и очеловечивается человеком. Таким образом, по мысли Хайдеггера, в тезисе Декарта, прежде всего, выражается первостепенная роль человеческого Я и тем самым новое привилегированное центральное положение человека, представляющего собой то сущее, в котором бытие наиболее достоверно и является основой всякой истины и знания.

2) Декарт изменяет не только положение, но и существо человека. Древнегреческий человек определяется своей принадлежностью к истине сущего, человеческая сущность всегда в своем бытии опирается на эту надежность. Средние века трактуют человека как творение Бога. Именно потому, что все сотворено личным Богом-творцом, им хранимо и направляемо, оно (сущее, человек) и получает смысл и ценность своего существования. Достоверность такого вторичного образования как человек обеспечивалась достоверностью Бога.

В Новое время человек становится субъектом. Sub-iektum означает под-лежащее, лежащее в основе, само собою заранее уже предлежащее. Sub-iektum - это то, что всегда уже лежит в основе сущего и служит этому сущему основанием. Subjekt дает санкцию всякому человеческому намерению, он само-обеспечивает человека. Кроме этого, субъект в качестве первой высшей истины удостоверивает и все сущее в целом. Действительность определяется как объективность, как совокупность объектов, как то, что понимается через субъекта и для него.

Действительность, чтобы получить право на существование, должна выступить и выступает в качестве предметного, в качестве объекта, предстоящего перед субъектом. Но такое господствующее положение человека - лишь надводная часть айсберга. Хайдеггер показывает скрытую ущербность этого понимания человека, и, критикуя человека-субъекта, считает, что метафизика, особенно в поздних своих проявлениях вообще не знает, что есть человек.

«Превращение», которое занимает Хайдеггер видно уже в декартовской трактовке человека. Декартовский представляющий субъект заключает в себе парадоксальным образом два противоположных момента:

по мысли Хайдеггера, человек как субъект в принципе распоряжается всем сущим, задает меру для существования.

субъект, чтобы иметь возможность удостоверить сущее, должен удостовериться прежде в себе самом, представить себя самого.

Сам представляющий субъект в акте cogito тоже (и прежде, чем сущее) превращается в предмет представления.

Эти положения утверждаются в современную техническую эпоху и приводят к последствиям, которые трудно предвидеть, глядя на господствующее положение западноевропейского человека.

Что происходит с человеком в эпоху техники? Человек всегда оказывается заранее уже втянут, захвачен сущностью техники, причем настолько решительно, что лишь в силу своей захваченности он и может быть человеком. Человек отвечает на вызов техники всегда, даже когда он противоречит ему.

Этот вызов предопределен, он нацеливает человека на поставление действительного как состоящего в наличии: современный человек есть человек технический, человек производства.

Хайдеггер фиксирует принцип современной жизни - «п o -став», суть которого заключается в том, что вся действительность репрезентируется как состоящий в наличии материал.